Вода, падает ли она с неба, вытекает из озера, бьет из родника или накапливается от ледника, попадает в океан через реки. Эти пресноводные артерии незаменимы для жизни. Они орошают леса и луга, формируют болота и дельты, переносят питательные вещества и ил, питают целые экосистемы – замкнутые водные миры животных, растений и микроорганизмов.
И все же само существование рек зависит от биологических форм жизни. Миллиарды лет пресная вода на Земле стекала в океаны широкими мелководными потоками – словно паводками – по твердой бесплодной поверхности планеты. Только около 420 млн лет назад после появления растений с корневой системой реки стали приобретать современный вид. Корни растений ослабили каменистую поверхность, в результате чего скалистая порода стала разрушаться и образовался илистый грунт, размывший каналы, по которым потекла вода. Сильные корневые системы растений продолжили формировать речное русло, укрепив илистые берега и проложив более глубокий, извилистый путь, в котором мы узнали бы реку. По мере того как эти протореки разливались и отступали, на сушу периодически выбрасывались речные осадочные отложения, углубляя и обогащая почвы, на которых пустили корни древесные растения. Увеличивалось многообразие лесов, закрепивших формирование каналов и создавших жизненно важную сеть болот, существующую сегодня.
Реки планеты дренируют 75 % всей земной поверхности, от покрытых льдом полярных регионов до жарких тропиков. Хотя они содержат всего лишь около 0,0001 % мировых запасов воды (и меньше одной трети всей пресной воды), реки играют ключевую роль в мировом гидрологическом цикле, определяя географию доступных источников пресной воды для растений и животных. В силу своего эволюционного развития жизненный цикл сотни тысяч биологических видов стал частично или полностью зависеть от пресноводных водоемов – от просачивающихся ручейков горного потока, стремительной мощи водопадов и речных порогов, спокойных глубоких вод, текущих меж береговых лесов, до простора заводненных осадочными отложениями болот и дельт.
Течение мощных артерий Земли, обновляющее и восстанавливающее живую природу, кажется неподвластным времени. Динозавры жили и вымирали на берегах рек, существующих и поныне. Они питались рыбой, некоторые виды которой, такие как осетр, панцирные щуки или водящиеся в Амазонке аравана и арапайма, по-прежнему живут в реках. К этим древним существам добавилось множество новых видов рыб, рептилий, млекопитающих, птиц и насекомых, что сделало пресноводные экосистемы одними из самых разнообразных на планете.
Человек также часть этой экосистемы, ведь он практически полностью полагается на реки и озера для удовлетворения своих потребностей в питьевой воде, купании, пище, утилизации отходов и транспорте. Пресная вода настолько необходима человеку, что по ней можно составить «карту общества». Дельты рек оказались плодородными как в культурном, так и в сельскохозяйственном отношении: во всех великих религиях реки почитались как божества, такие как Ганг, или же составляли важную часть их нарратива, как, например, путешествие младенца Моисея по Нилу или же крещение Иисуса Христа в Иордане. Исторически города строились в плодородных речных долинах и устьях. Сельскохозяйственные стоки из отложений, воды и биогенных веществ сформировали изобилующие прибрежные дельты, способные обеспечить больший объем производства продуктов питания. Все это, а также налаженные морские и речные торговые и транспортные пути сделали дельты идеальными для жизни местами. Человеческая цивилизация зародилась на речном берегу. Тигр, Евфрат, Инд и Нил стали колыбелью первых великих экспериментов человечества в градостроительстве, поставив наш вид на путь развития, которому мы твердо следуем до сих пор.
В антропоцене человечество истощает ресурсы мировых рек и других источников пресной воды. По сравнению с голоценом изменение климата трансформировало глобальный водообмен, усилив испарение и выпадение осадков. Паводки теперь происходят чаще, засухи становятся продолжительнее – и все это затрудняет прогнозирование, лишая людей возможности планирования и адаптации. Интенсивный водозабор для нужд сельского хозяйства, промышленности и энергетики означает, что одни реки пересыхают, а другие загрязняются и становятся непригодными для использования.
Из всех наших преобразований Земли в эпоху антропоцена мало что сравнится с амбициозной «переустановкой» водных путей планеты. Мы выпрямили и изменили их курс, закопали их под землю, запрудили дамбами и осушили для нужд ирригации, заполнили рыбой или опустошили все ресурсы, раскопали их ложе для добычи строительных материалов, использовали течение для приведения в действие турбин, дающих гидроэнергию, и даже создали каналы, чтобы соединять города и разделять континенты. На сегодняшний день человечество контролирует более двух третей всех мировых запасов пресной воды. Мы завладели таким количеством воды, что перераспределили ее по всей планете, и земной шар теперь вертится на порядок медленнее.
В XX веке мы осушили половину мировых болот, построили 48 000 больших плотин и изменили направление большинства самых крупных рек мира – только 12 % сегодня вытекают из своего истока и впадают в море{33}. Главные реки, такие как мексиканская Рио-Гранде, китайская Хуанхэ и австралийская Муррей, часто не достигают моря. Континентальные моря, например Аральское море или озеро Чад, высохли из-за интенсивного использования для нужд сельского хозяйства питающих их речных притоков. Плотины, отвод русел и добыча ископаемых мешают речным наносам переноситься вниз по течению и защищать дельты от эрозии. Вкупе с извлечением подземных вод в прибрежных городах это приводит к тому, что две трети самых крупных дельт затапливаются и оседают{34}. Около четверти всего населения зависит от подземных вод, запасы которых расходуются намного быстрее, чем успевают восполняться; более 800 млн человек вовсе не имеют доступа к чистой питьевой воде, в то время как четверо из пяти человек живут в регионах, где водоснабжение находится под угрозой{35}. Человек не единственное существо, которое может испытывать жажду, всем видам нужна вода, и мировые экосистемы страдают от сокращения водных запасов: 30 % пресноводных видов находятся под угрозой вымирания, это самая высокая доля во всех экосистемах{36}.
Наша потребность в речных ресурсах планеты растет неумолимыми темпами. Несмотря на то что в эпоху антропоцена мы всячески стараемся оградить себя от опасностей и непредсказуемости природного мира, мы по-прежнему остро нуждаемся в реках из-за питьевой воды, для сельского хозяйства, рыболовства и – все больше – из-за необходимости в энергии.
Во многих отношениях развитие антропоцена будет зависеть от того, как мы управляем речными ресурсами – и это уже становится щекотливой темой и предметом политических споров в различных частях света.
Самый южный обитаемый регион нашей планеты – это дикая девственная природа ледников и горных вершин, субантарктических лесов и кустарниковых пустынь, вулканов и бирюзовых озер. Патагония – место обитания кондоров, ягуаров и синих китов – расположилась на самой оконечности Американского континента, это последний из доступных удаленных уголков земного шара и отправная точка для путешествия в Антарктику. В ней находится Южное патагонское ледниковое плато, самый значительный источник пресной воды в мире после Антарктики и Гренландии. Леса антарктического бука свидетельствуют о том, что некогда эти земли были частью теплого суперконтинента Гондваны, а частые землетрясения и огненные извержения вулканов выступают доказательством продолжающейся тектонической активности.
Этот уникальный ландшафт – предмет ожесточенных международных споров относительно строительства комплекса плотин ГЭС на трех мощнейших реках Чили. Став настоящим яблоком раздора, эта острая проблема ставит под угрозу существование крупнейших национальных корпораций и даже рискует привести к импичменту президента. Я отправилась туда в надежде выяснить, каким будет выбор людей в антропоцене, будут ли они руководствоваться перспективами доступа к дешевой энергии и сопутствующему экономическому развитию или же сохранят дикую природу, которую мало кто из них когда-либо увидит вживую.
В самом сердце Патагонии моему взору открывается пенящаяся ледниковая голубизна реки Бейкер, самой полноводной в Чили. Река стремительно несет свои бурные воды через горы, грохочущим безудержным течением бросая вызов любым преградам или плотинам. Вокруг шум, влажность и первозданная природа. В водяном тумане поблескивает радуга, а каменистые берега сверкают от накатывающихся волн. Мне кажется, что я слышу крик птицы, затихающий где-то вдали, но точно не уверена. Кроме бушующей реки, все вокруг тихо и безмятежно. На реке Бейкер планируется возвести две огромные плотины ГЭС – какофония бетона, стали и асфальта, призванная пустить невероятную природную мощность реки на благо жителям городов в тысячах километрах отсюда. Я пытаюсь представить, как окружающее меня пространство будет застроено водохранилищем, как в этом удаленном уголке планеты будет проходить подъездная дорога, а рабочие сновать взад-вперед… и не могу.
Патагония пустынна и безлюдна. Именно в этой необитаемости заключается ее очарование и именно это всегда привлекало эскапистов, бегущих от суеты общества. Бутч Кэссиди и его банда искали убежища в этом покинутом крае, а также некоторые советские перебежчики, уэльские христиане и английские авантюристы. Это суровое, неприветливое место, в котором никогда не идет дождь, зато всегда ветрено и очень холодно. Однако небо здесь раскинулось бескрайним полотном, все залито необыкновенным южным светом и каменистая пустыня раскрашена в самые невероятные цвета.
Надо мной кружатся огромные черные кондоры, выискивающие добычу в сухих злаковых травах. В отсутствие деревьев другие хищные птицы сидят на дороге до последнего момента и взлетают практически перед колесами моей машины. Во время своей многочасовой поездки я встречаю гуанако (разновидность ламы) и черно-белого скунса. Пустыня разворачивается передо мной долинами, сформированными ледниками, и все пространство сплошь усыпано огромными несуразными валунами, называемыми «эрратическими», потому что они чужды этому каменистому грунту. Древние ледники принесли их с собой с гор и оставили здесь.
После целого дня езды через бескрайнюю унылую пустошь я с облегчением обнаруживаю признаки человеческого присутствия. Тополя едва ограждают одинокий дом с маленькими окнами, призванными защитить от холодов. Это одна из эстансий этого региона – животноводческих ферм, которая была построена первопроходцами этих земель практически полвека назад, приспособившими местный ландшафт и эндемики для развития процветающей шерстяной промышленности. Я замечаю голосистую отару овец, которых пасут гаучо верхом на лошадях и в сопровождении собак. Сцена выглядит вне времени и очень естественно, однако это иллюзия – овец в страну завезли лишь в конце XIX века.
Наконец, я приезжаю в Койайке, столицу патагонского региона Айсен. Этот компактный и спокойный городок расположился среди гряды холмов у подножия базальтового горного массива, а его жители занимаются в основном рыболовством и скотоводством. Для многих жизнь существенно не изменилась со времен первопроходцев; однако граффити на стенах городских домов обнаруживают новый повод для беспокойства. Patagonia Sin Represas! («Патагония без плотин!») – пожалуй, самый приличный из всех слоганов, отражающих недовольство планами строительства ГЭС на реке Бейкер, а также других плотин на еще не прирученных человеком реках Куэрво и Паскуа.
Как и большая часть гидроэлектроэнергии, эта энергия будет производиться водой, подающейся мощными потоками на турбины из построенного позади плотины водосборника, генерируя тем самым электричество. Чтобы превратить относительно мелководное течение рек Бейкер и Паскуа в объемные накопители энергии, необходимо будет соорудить водохранилища, и строительство всех плотин приведет к затоплению 6000 гектаров земли. Однако самое большое сопротивление вызывает строительство сопутствующей линии электропередачи. Порядка 6000 опор, возвышающихся на высоте 85 метров, будут передавать постоянный ток на 2450 километров к северу в Сантьяго, столицу Чили, и далее к остро нуждающимся в энергии шахтам лежащей вдали от города пустыни. Только для прокладки одной линии электропередачи потребуется осуществить масштабную вырубку леса, 120-метровый коридор древнего леса, раздробив экосистемы на своем пути.
Противники говорят, что плотины, опоры и линия электропередачи ради краткосрочных выгод от приобретенной энергии навсегда разрушат первобытную девственную природу; сторонники настаивают на том, что гидроэлектроэнергия – это экологически чистый источник энергии, что Чили необходимы эти 3500 мегаватт в год для выполнения плана стать первой промышленно развитой страной Южной Америки и что без резервов нефти или угля нет альтернативы.
К 2025 году стране необходимо утроить мощность, чтобы покрыть потребность в энергии – на сегодняшний день половина всей электроэнергии производится ГЭС, а другая половина берется из импортируемого ископаемого топлива. Одни только патагонские плотины могли бы генерировать одну треть электричества в Чили – может ли потеря нескольких удаленных рек представляться скромной платой за энергетическое изобилие? Тем не менее противники строительства плотин утверждают, что в Чили имеется одно из самых протяженных побережий в мире, 7000 километров, которое представляет собой идеальный вариант для реализации проектов по использованию энергии ветра, волн и приливов; на территории страны расположено 10 % всех вулканов на планете с геотермальным потенциалом; здесь также находится одна из мощных зон солнечной энергии в мире, в пустыне Атакама, – все это на локальном уровне могло бы обеспечивать энергией нуждающиеся объекты без нанесения вреда первозданной Патагонии. Меня одолевали сомнения, и я решила проконсультироваться с экспертом в области энергетики.
Клаудио Зарор, инженер-химик и консультант правительства по вопросам энергетики – скромный невысокий человек, который видел годы лихолетья жестокой диктатуры Пиночета. В 20 лет его похитили, пытали в застенках тайной полиции и на долгие годы заперли в крошечной камере размером 60 квадратных сантиметров, но Клаудио удачно «исчез» – он выжил. Пройдя через десятилетия лишений, он хочет, чтобы жизнь чилийцев улучшилась, он крайне нетерпим к тому, что считает праздной сентиментальщиной из-за нескольких рек в чилийской глубинке. Для Клаудио эта проблема предельно однозначна: «Мы живем в развивающейся стране, практически 20 % населения живет в полной нищете, и я хочу снизить это число, а для этого нам необходима энергия».
Из-за роста населения, потребления и производства страна ежегодно нуждается в дополнительных 500 мегаваттах установленной мощности – еще 8 % каждый год, как говорит Клаудио. «Если мы не получим эту энергию из патагонских плотин, нам придется использовать источники ископаемого топлива, которые выбрасывают углекислый газ, потому что другие источники возобновляемой энергии непомерно дороги. В экономическом и экологическом отношении гидроэлектроэнергия – наш единственный выход».
Изменение климата обостряет и без того сложную ситуацию, добавляет Клаудио, потому что в центральном регионе засухи становятся все более частыми и сильными, а здесь производится большая часть всей гидроэлектроэнергии страны: «Во время засухи в 2008–2009 годах гидроэлектроэнергия обеспечила менее 15 % всей номинальной нагрузки, и нам пришлось импортировать дизельное топливо для электростанций по цене 118 долларов за баррель». Тем временем 92 % ледников в стране отступает на фоне изменения климата, в кратко- и долгосрочной перспективе таяние льда означает усиление речного течения в Патагонии.
Однако вопрос строительства плотин по-прежнему открыт – не только в Айсене, но и по всей стране. Опросы показывают, что половина населения выступает против плотин, однако разница во мнениях слишком мала, чтобы создать правительству проблемы, какое бы решение оно ни приняло. Полемика вышла на международный уровень, и представители различных стран заявляют о своих интересах на этом участке уникальной первозданной природы. Даже авторитетная газета New York Times вступила в дискуссию, опубликовав статью с призывом свернуть планы по строительству плотин.
За последний век в сравнительном отношении человечество строило по плотине в день – больше всего начиная с 1950 года. Две трети всех крупнейших рек в мире сейчас преграждаются более чем 50 000 больших плотин – только в США насчитывается более 85 000 плотин, запруживающих крупные и мелкие реки и в большинстве случаев радикально меняющих курс естественного течения. Самая известная, плотина Гувера, построенная в 1930-х годах, стала основной причиной угасания мощного течения реки Колорадо до ее впадения в океан. С 40 %-ным ростом доли глобальной гидроэнергетики, прогнозируемым к 2050 году, человечество в антропоцене выстраивает планы по эксплуатации большинства крупнейших рек, и полемика по поводу характера использования этих водных артерий планеты будет только усиливаться. В Европе и Северной Америке большая часть гидроэнергетического потенциала на данный момент исчерпана – более того, некоторые плотины в настоящее время даже сносят и возвращают реки в их «первозданное состояние». В Африке, Азии и Южной Америке планируется строительство сотен гидроплотин для обеспечения энергией беднейших слоев населения, как и в некоторых наиболее экологически значимых природных зонах, от Патагонии до Амазонки и Конго. Однако люди, получающие новую электроэнергию, это вовсе не те люди, которые рискуют остаться без привычной среды обитания, средств к существованию и жилья.
Во всем мире гидроэлектроэнергия представляет собой привлекательный низкоуглеродный источник энергии, который, в отличие от энергии солнца или ветра, способен обеспечивать бесперебойное энергоснабжение в любую погоду. Доля гидроэлектроэнергии уже сейчас составляет 20 % от мировой энергии. Инфраструктура может быть относительно недорогой, она эффективна на 80–90 % и имеет собственный источник подзарядки (аккумулятор) – водохранилище. Это настолько удачный механизм, что гелио- и ветрогенераторы, вероятно, скоро будут использовать гидроаккумулирующие системы для хранения избытка электроэнергии, закачивая с их помощью воду в резервуар, чтобы произвести сброс воды в пасмурную или безветренную погоду. Огражденные плотиной водоемы также представляют собой прекрасный способ хранения воды на случай засухи и для сдерживания разрушительных наводнений.
Однако, несмотря на все заманчивые преимущества плотин, их использование сопряжено с большим количеством негативных последствий. Строительство водохранилища зачастую влечет затопление плодородных земель, иногда – вынужденное переселение тысяч людей. Общества могут потерять свои исконные земли, жилье и культурно значимые объекты, такие как места захоронения предков или же ландшафт, имеющий для них значение. Если местность, подлежащая затоплению, не будет расчищена от растительности, метан – парниковый газ, потенциал потепления которого в двадцать пять раз выше углекислого газа (в течение века), будет проникать в атмосферу из разлагающихся материалов. Практически четверть метановых выбросов, производимых человечеством, приходится на крупные плотины. Запруживание реки в водохранилище приводит к росту и гниению растительности, которая может сделать воду непригодной для рыб.
Вес такого большого количества воды способен также спровоцировать землетрясения и привести к прорыву плотины и катастрофическим человеческим жертвам. Ливневые дожди могут заставить заведующих эксплуатацией плотины встать перед выбором: стоит ли пытаться сдержать напор воды, рискуя разрушением дорогостоящих стен плотины, или же спустить поток воды и, возможно, затопить живущих ниже по течению людей. Зачастую вода сбрасывалась, что имело разрушительные последствия для жизни людей и источников их существования. В этом отношении плотины, которые призваны минимизировать масштаб паводка, способны на самом деле привести к более серьезным внезапным потопам.
Ниже по течению от плотины природные сезонные половодья, которые восстанавливают болотные массивы и удобряют рисовые плантации, прекращаются. Речной поток может быть настолько слабым, что крестьянам нечем орошать свои поля, и ручьи пересыхают. Мигрирующие виды рыб часто не могут достичь места нереста, другие довольствуются более скудной растительностью и могут быть отрезаны от размножения, что влияет на экосистемы и рыбный промысел. Плотины также служат барьером для осадочных отложений. Вместо того чтобы перемещаться вниз по течению реки, осадочные отложения прибиваются к стенам плотины, что приводит к повреждению турбин и постепенному повышению уровня водохранилищ. В нижней части потока, впрочем, последствия потери осадочных отложений, богатых биогенными элементами, намного более серьезные. Биопродуктивность всей системы может быть нарушена, и почвы, размытые сезонными дождями, не будут восстанавливаться. Проблемы, возникающие в верховьях и низовьях рек, зачастую затрагивают национальные границы, что ведет к конфликтам вокруг драгоценных водных ресурсов.
Однако экономические выгоды могут быть огромными, и новое водохранилище способно стать надежной гаванью для дикой природы, например птиц, или же обеспечить новые возможности для рыбного промысла, а также стать необходимой и надежной системой ирригации. К примеру, Асуанская плотина на египетском Ниле вызвала жаркие споры во время ее строительства в 1960-х годах. Однако, несмотря на экологический ущерб, причиненный низовой речной системе, с трудом найдется хоть один египтянин, который бы выступал за ее снос – строительство плотины обернулось значительным экономическим успехом, увеличив урожай благодаря более эффективной системе ирригации, несмотря на засухи, и обеспечив защиту от паводков и выработку гидроэлектроэнергии на миллиарды долларов. Однако даже здесь не обходится без споров. В 2013 году Эфиопия проголосовала за лишение Египта права на большую часть Нила, источника практически всей имеющейся в стране воды, что послужило поводом для сооружения огромной плотины ГЭС на суданской границе.
Как и другие возможности для развития, плотины ГЭС позволяют минимизировать ущерб экологии и обществу, а также сократить затраты и как можно быстрее получить доход от инвестиций.
В августе 2008 года компания HidroAysén, реализовавшая проект по строительству пяти патагонских плотин, предоставила на официальное одобрение в Управление по охране окружающей среды Чили результаты анализа влияния плотин на окружающую среду. Тридцать два правительственных ведомства, рассматривавшие отчет, признали его настолько неудовлетворительным, что компанию обязали внести поправки в отношении 3000 замечаний и продлили срок подачи документа еще на девять месяцев. В октябре 2009 года HidroAysén внесла на рассмотрение приложение к отчету из 5000 страниц, которое вновь было признано не соответствующим требованиям госучреждений и раскритиковано половиной ведомств. В замечаниях говорилось, что в оценке воздействия на окружающую среду не хватало данных по сейсмическим рискам в регионе, известном своей вулканической и сейсмической активностью, отсутствовала информация о внезапных разливах ледниковых озер и не было сведений о влиянии на ключевые природные комплексы национальных парков, местных сообществ, биосферных заповедников мирового значения, болот и водоносных зон.
Однако за этими проектами стоят две влиятельные компании, HidroAysén и XSTRATA, пользующиеся поддержкой чилийского президента-консерватора Себастьяна Пиньеры, поэтому планы по строительству плотин продвигаются вперед. За последние годы их одобряли, обжаловали, отклоняли, повторно обжаловали и повторно одобряли.
Я приехала в Койайке, чтобы найти архитектора и увлеченного альпиниста Питера Хартманна, главу регионального подразделения CODEFF, одного из главных противников строительства плотин. Мы встречаемся в оживленном кафе, где Питер тотчас же меня замечает и, грациозно выпрямляя свой высокий и стройный стан, пружинистой походкой направляется ко мне и протягивает руки. Гулким баритоном полуглухого человека он приглашает меня составить ему компанию: «Мы поговорим там», – жестом он отмахивается от предлагаемого официанткой меню.
Мы отправляемся в путь по грунтовой дороге, по которой становится все труднее подниматься вверх по горным склонам над городом, меня яростно кидает из стороны в сторону каждый раз, когда машина пытается совладать со все более глубокими выбоинами. Однако это стоит того. Оказалось, что Питер живет в искусно выстроенном деревянном доме с крышей из дерна и сверкающими на солнце окнами, отражающими раскинувшийся внизу город и вздымающуюся горную громаду. За чашечкой мате, южноамериканского травяного чая, который пьют горячим через металлическую трубочку из маленького калебаса, Питер высказывает свои многочисленные претензии к проектам по строительству плотин. Он говорит о тревоге по поводу разрушения экосистем и об испорченном визуальном впечатлении из-за вторжения линий электропередачи в нетронутую природу столь дорогих его сердцу гор и долин. «Где бы вы ни жили, вы привыкли повсюду видеть опоры и кабели линий электропередачи, поэтому не замечаете, насколько они неприглядны и как уродуют ландшафт, – говорит он. – Однако здесь у нас нет огромных искусственных конструкций, которые нарушают первозданный вид. Это одно из последних подобных мест на земле, и я хочу сохранить его таким».
Питер, участник сопротивления строительству плотин, – обходительный, великодушный и очаровательный хозяин. Он делится со мной занимательной историей этого региона, пока готовит жаркое на обед из местных овощей и фиолетового картофеля, известного в округе как meca de gato («кошачьи какашки») из-за несомненной схожести по форме. Питер – один из немногих чилийских вегетарианцев.
Его любовь к этой местности – плод глубоких знаний, накопленных за многие десятилетия. Он взбирался на скалы и поднимался на вершины гор, спускался по ледяным стремнинам и защищал от загрязняющей промышленности и уродливой инфраструктуры. Огромные территории в долинах и склонах вокруг Койайке до сих пор имеют шрамы от первых европейских поселенцев. Появившись всего несколько десятилетий назад, эти погонщики скота, скрывающиеся от конфликтов в Аргентине или прибывшие из других регионов Чили в поисках пастбищных угодий, принесли с собой масштабные разрушения в попытках отыскать новые пахотные земли ниже джунглей Айсена. Не имея возможности или желания вырубать леса топором, они попросту поджигали их. Около 4 млн гектаров – половина всего лесного массива Патагонии – было уничтожено в 1940-х и 1950-х годах во время самых разрушительных пожаров на планете, которые бушевали безудержно, подпитываемые сухими деревьями и цветами местных бамбуковых зарослей. Последствия разрушения видны до сих пор: целые кладбища нерасчищенных, неразложившихся деревьев лежат на месте своей гибели. Тонкая почва, не защищенная более корнями деревьев и ослабленная натиском копыт чуждых здешним местам овец и крупного рогатого скота, попросту сходила с гор, заиливая реки и еще больше сокращая пахотные земли. Некогда процветающий порт Айсена, заиленный сейчас практически до метра в глубину, больше не пригоден к использованию, поэтому в Чакабуко началось строительство нового порта. Многие жители Койайке тихо признаются: «Я лично сжег несколько акров леса».
Там, где скот больше не пасется, леса восстановились. «Мы должны учиться на прошлых ошибках и не делать еще большего разрушения нашими проектами строительства мегаплотин, – говорит Питер. – Мы предлагаем сохранить уникальную, нетронутую природу этого региона как живой заповедник, вместо того чтобы разрушать ее, как это происходит в других уголках мира».
Каким бы убедительным ни был его довод, я хочу понять, что именно сподвигло столь большое количество протестующих впервые в жизни выйти на улицы с призывами остановить строительство плотин. Мы отправляемся в путь на стареньком Chevrolet Питера, проезжая мимо умопомрачительного вида высоких гор и бурного потока ручьев. Лиственные деревья всех оттенков желтого и красного покрывают верхние склоны гор, тогда как нижние устланы вечнозелеными растениями. Мы находим наскальные рисунки, оставленные аборигенами-кочевниками, которые проходили через эти места в бесплодных поисках гуемала, находящегося под угрозой исчезновения андского оленя – государственного символа Чили.
Мы останавливаемся возле дома из соломенных блоков, принадлежащих Франциско Вио, предпринимателю в сфере туризма. Отопление и электричество тут полностью обеспечиваются солнечными установками, с пропаном в качестве источника резервного питания в зимние месяцы, когда солнечный свет доступен только четыре часа в день, поскольку дом расположен в тени большой горы. Внутри очень уютно, все надежно изолировано от холода, что особенно важно в регионе, где большая часть людей живет в лачугах из рифленого железа или досок и где практически отсутствует защита от заморозков. Дерево для топлива стоит дешево – воз топливной древесины, которой хватает на месяц, обходится всего в 80 долларов, и хотя это составляет почти треть от здешней минимальной зарплаты, все равно выходит дешевле издержек на изоляцию. Как и Питер, Франциско – участник кампании против строительства плотины. Он впервые приехал сюда автостопом в 1986 году, влюбился в регион и решил жить здесь вместе с семьей. «Что такое на самом деле развитие? – вопрошает он, покачивая своего малыша на коленях. – Будет ли это образ жизни, при котором мы потребляем больше, производим больше отходов, разрушаем естественные природные территории, которые так важны для нашего благополучия и наполняют жизнь смыслом? Нам не нужно еще больше электричества, чтобы развиваться как нация. Есть другой путь».
Противодействие строительству плотин основано на эстетике, идее дикой природы, которую невозможно повторить, – идее нетронутой природы. Как и повсюду на Земле, влияние человека заметно здесь по стадам овец, крупного рогатого скота и выжженным лесам. Однако в антропоцене, когда много первозданных территорий претерпели столь радикальные изменения, идея Патагонии приобретает в глазах большого числа людей все большую ценность. И хоть у защитников окружающей среды, подобных Питеру, может не быть голосов в правительстве, богатые землевладельцы этим влиянием обладают.
Питер заводит свой изрядно помятый фургон на территорию красивой эстансии. Серхио де Амести, инженеру сельскохозяйственного производства и владельцу животноводческой фермы, принадлежит около 3000 гектаров земли в долине Симпсон – самой ценной и плодородной в регионе, 85 % территории здесь покрыто скалистыми горами или ледниками. Планируемая линия электропередачи должна будет пройти прямо по его земле. Во время режима Пиночета Амести работал секретарем в региональном подразделении Министерства сельского хозяйства, казалось бы, он именно тот человек, типичный частный предприниматель, на поддержку которого правительство могло бы рассчитывать в своем проекте. Однако Амести совсем не такой. «Главным коммерческим преимуществом мяса с моей фермы выступает то, что скот выращивается в чистом, идиллическом регионе – незараженном, незагрязненном, нешумном и визуально нетронутом. Огромные опоры линии электропередачи разрушили бы этот образ и снизили бы ценность мяса и земли», – говорит он.
Другие местные жители, которых я встречаю, находятся в еще более сложном положении, например разгневанная Габриэлла Лошнер, одна из двухсот человек, чьи дома будут затоплены построенными водохранилищами. Это небольшое по численности население, и по сравнению с другими проектами по строительству мегаплотин в мире у патагонских плотин небольшие общественные издержки – вот на чем сторонники проекта и правительственные министры постоянно акцентируют внимание. («Там нет никого и ничего», – заявили несколько озадаченных министров, говоря про Патагонию.) Для сравнения: при строительстве китайской плотины Three Gorges Dam были переселены 1,2 млн человек и затоплены тринадцать крупных городов, 140 небольших городов и 1350 деревень. Предлагаемый в Бразилии проект плотины в Белу-Монти на реке Амазонке приведет к вынужденному переселению 20 000 человек, притом что многие из них – члены коренных племен. Планируемое строительство плотин ГЭС на реке Меконг в Лаосе затронет жизнь миллионов людей, живущих в бассейне и дельте реки.
Другие жители Айсена участвуют в кампании в защиту других живых существ, которым угрожает планируемая плотина, включая оленей-гуемалов, ловящих рыбу выдр и уникальные холодноводные кораллы у истока реки. Во время последнего ледникового периода, 10 000–20 000 лет назад, река изменила направление течения из Атлантического океана в Тихий – историческая причуда, благодаря которой система реки Бейкер наполнилась уникальным биоразнообразием. В отличие от рек, расположенных к северу и югу от нее, в Бейкере содержится эндемичная популяция рыб, таких как представители примитивного рода сомовых и Odentethes hatcheri, вид атериновых.
Возведение плотин на реке Бейкер будет препятствовать миграции рыб, и даже малейшее изменение в составе биогенных элементов может иметь далекоидущие последствия, говорит Брайан Рид, энергичный американский лимнолог (тот, кто изучает пресную воду), с которым мы встречаемся в Исследовательском центре экосистем Патагонии в Койайке. «Запруживание реки плотиной превращает ее в озеро и совершенно изменяет ее функцию», – объясняет он. Брайана интересуют уровни содержания диоксида кремния в речной воде, который является важным компонентом диатомовых кремнистых водорослей, самой крупной группы планктонных водорослей, поддерживающих жизнедеятельность огромной экосистемы. Если уровни диоксида кремния снижаются относительно уровней нитратов, доминирующей группой водорослей становятся так называемые жгутиковые, которые способствуют появлению токсичных «красных приливов» в океанах. Диатомовые водоросли крупнее жгутиковых, поэтому животные могут питаться ими более рационально, в результате чего вся система становится более продуктивной.
Брайан переживает, что плотины на реке Бейкер могут сильно изменить уровень содержания диоксида кремния в нижнем течении. «Запруживание водосборных бассейнов по всей Европе привело к настолько значительному задерживанию твердых частиц, что в результате снизились уровни диоксида кремния в Балтийском и Черном морях. Продуктивность морских организмов в них сократилась, что повлияло на рыболовный промысел». Исток реки – это моренное озеро, в котором вырабатывается значительное количество диоксида кремния. «Я спускаюсь по реке на плоту, собирая пробы, когда слышно, как вспенивается вода, как происходят едва уловимые движения, которые удерживают все в равновесии, – это звучание похоже на хруст рисовых хлопьев», – говорит Брайан. Если река будет перегорожена плотиной, то вода в этом месте нагреется, что будет более эффективно, однако речные наносы бесследно утекут в океан.
Ни одна из систем на Земле никогда полностью не изолируется от другой, и именно поэтому осуществляемые нами преобразования даже в самых маленьких уголках планеты способны иметь настолько колоссальные последствия. Строительство плотины ГЭС внутри материка, в сотнях километров от побережья, может повлиять на популяцию трески в далеких морских водах. В антропоцене наши возможности по трансформации планеты как никогда широки и совершенны, однако мы еще даже не начали осознавать всю сложность нашего воздействия. До сих пор это означало, что мы реагируем на последствия по мере их появления, отвечая на каждое обстоятельство. Однако, поскольку ученые все более умело моделируют результаты наших различных вторжений в окружающую среду, мы должны научиться отлаживать наши геоинженерные технологии так, чтобы они работали на благо людей и экосистем.
Принцип работы многих плотин ГЭС, например, оказывает совершенно ненужное воздействие на экосистемы влажных земель. Так называемый гидромаксимум (hydropeaking) – заполнение и сброс воды из водохранилища с искусственно заданными ежедневными интервалами – может иметь крайне негативные последствия для рыб. Резкое повышение и понижение уровня воды во время сброса с плотины, которое достигает зачастую нескольких метров, слишком критично, чтобы растения и животные могли к нему адаптироваться, что приводит к мертвым зонам вокруг берегов водохранилищ. Например, рыба, отложившая икру на мелководье между погруженных под воду корней деревьев, может несколько часов спустя обнаружить, что вода отступила и обнажила эти места, а вся икра высохла – в результате может погибнуть целый вид. На большинстве плотин гидромаксимум используется, потому что это выгодно, в пиковый момент высвобождается больше энергии. Меньший ущерб будет нанесен при использовании прямоточной системы ГЭС – это позволяет не ждать, пока в главном водохранилище позади плотины накопится достаточное количество воды, река работает в естественном режиме, приводя своим течением в движение турбины. Прямоточные плотины не нарушают экосистему верхнего течения, поскольку не создается водохранилище, они не заиливаются и не приводят к резким скачкам температур в верхнем и нижнем течении реки, что иногда случается, когда из водохранилища откачиваются самые нижние (холодные) слои воды. Они могут использоваться, только если в течении реки наблюдается резкий перепад, как у Куэрво, в результате чего активисты движения призывают компанию XSTRATA пересмотреть свои планы по строительству плотины в этом месте.
Однако в плане Куэрво есть еще более серьезные изъяны. Предлагаемая плотина будет построена прямо над линией геологического разлома Liquiñe-Ofqui, в точке схождения трех тектонических плит – Наски, Южно-Американской и Антарктической. Это означает, что в данном месте есть вероятность вулканического извержения или землетрясения, однако до сих пор не было проведено ни единого исследования, чтобы уточнить эти данные, говорит Питер. В 2007 году, через месяц после того, как XSTRATA подала свой отчет, утверждавший, что эта местность – сейсмически неактивная зона, здесь произошло мощное землетрясение, в результате которого каменные валуны сорвались с места и скатились на лежащий внизу фьорд, спровоцировав приливную волну, повлекшую гибель людей на противоположном берегу. «Правительство выбросило их отчет», – смеется Питер. Землетрясения нанесли значительный ущерб в местах расположения плотин по всему миру, включая землетрясение в городском уезде Юйшу китайской провинции Цинхай в апреле 2010 года, за считаные минуты убив тысячи людей. Водохранилище Юйшу, отмеченное как сейсмоопасная зона, возможно, на самом деле спровоцировало землетрясение из-за давления веса воды на расположенные под ней геологические формации. В антропоцене возводимые человеком плотины сотрясают нашу планету.
Однако существуют и другие опасности. Патагония – один из самых быстро тающих ледниковых регионов в мире, что уже привело к катастрофическим прорывам озер, когда нагруженные обломочными материалами селевые потоки сносили на своем пути целые леса. Временами в результате этих ледниковых паводков уровень воды в реке Бейкер поднимался на четыре метра, а иногда она и вовсе меняла направление и текла вверх несколько дней. «Они собираются построить плотину в самой, возможно, нестабильной речной системе планеты», – говорит Питер, всплеснув руками в знак неодобрения.
Вернувшись в город, я отправляюсь в офис компании HidroAysén, занимающейся строительством плотин. Вероника, вдумчивая и доброжелательная женщина, твердо убеждена, что плотины спасут местных жителей от бедности, обеспечив их работой и развивая регион. Я настойчиво прошу уточнить, что подразумевается под расплывчатым понятием «развитие», и она описывает, как была одной из немногих счастливчиков, кому повезло уехать из своей удаленной деревни на годичный курс обучения в Пуэрто-Монт, небольшой городок на севере. «У большинства местных жителей просто нет выбора. Здесь мало ресторанов, или торговых центров, или возможностей для качественного образования, – говорит Вероника. – Очень сложно добраться даже в соседнюю деревню, потому что дороги в очень плохом состоянии, зачастую и вовсе непроходимые, особенно зимой». Строительство плотины потребует улучшения качества дорог и окружающей инфраструктуры, будут построены новые магазины, рестораны и другие объекты, чтобы обслуживать работников, считает она.
Ее коллега, Родриго, также поддерживает идею строительства плотин, потому что считает их единственным источником энергии для Чили. В 2009 году зависимость от аргентинского газа привела к катастрофе, когда в результате внутреннего кризиса в стране образовалась нехватка топлива, и его подача в Чили была прекращена. «Мы не можем полагаться на другую страну в вопросе энергообеспечения», – говорит Родриго. Именно этот аргумент об энергии и безопасности стал козырной картой в рекламной кампании HidroAysén, включавшей телевизионные ролики, в которых говорилось о неминуемой катастрофе в случае остановки проекта. В одном таком ролике показано, как огни гаснут в операционной прямо во время операции.
После многократных словесных баталий между HidroAysén, XSTRATA и правительством, а также семи судебных апелляций из-за нарушения природоохранного законодательства верховный суд Чили вынес решение в пользу строительства плотин в апреле 2012 года. Одобрения ожидает только линия электропередачи.
Однако удивительным образом один за другим сторонники проекта стали идти на попятную и под давлением общественности отказываться от его поддержки. Рейтинги самого президента Пиньеры рухнули, когда он публично поддержал строительство плотин после того, как их противники устроили ряд масштабных – и временами яростных – протестов. Второй крупный банк в Чили, BBVA, объявил об отказе финансировать HidroAysén, ссылаясь на общественную и экологическую подоплеку. Затем, в декабре 2012 года, Colbun, крупная чилийская энергетическая компания, объявила о продаже 49 % своих акций HidroAysén. В декабре 2013 года в Чили на пост президента была избрана Мишель Бачелет, которая высказалась против плотин. Впервые за все время 10-миллиардный мегапроект ощутил под собой зыбкую почву.
Однако борьба еще далека от завершения. Тарифы на электроэнергию в центральной энергосети выросли на 75 % за последние шесть лет, одинаково отяготив карманы жителей и экономику, особенно в энергоемкой горнодобывающей отрасли к северу от пустыни. Для Чили, где добыча меди составляет треть всего национального дохода, призрак более дешевой гидроэлектроэнергии с юга исчезнет еще не скоро.
В отличие от других проектов возведения мегаплотин по всему миру проекты в Патагонии не рассматриваются в качестве гуманитарной проблемы. Однако они поднимают принципиальные вопросы о том, какой смысл мы вкладываем в устойчивое развитие в бедных странах и экологически чистую энергию в антропоцене и какую цену мы готовы заплатить как глобальное сообщество, чтобы сохранить уникальные места нашей планеты.
Если строительство линии электропередачи получит отмашку правительства в Патагонии, то начнется производство электричества. Если этого не случится, Чили станет одной из немногих развивающихся стран, которые сделают выбор в пользу защиты окружающей среды, предпочтя его краткосрочной материальной выгоде.
Сложно себе представить, что подобное может случиться в беднейшем однопартийном Лаосе.
Среди окутанных паром холмов Золотого треугольника Юго-Восточной Азии, на тайско-бирманской границе, я сажусь на тихоходное судно, направляющееся в тропический Лаос – так начинается мое путешествие по реке Меконг, которое закончится через 2600 километров ниже по течению в Южно-Китайском море. Меконг – двенадцатая самая длинная река на планете и одно из мест с самым богатым биоразнообразием, насчитывающим более 1300 видов рыб и поддерживающим крупнейшую в мире рыболовную промышленность во внутренних водах. Бассейн реки – дом для более 60 млн человек, представителей шести национальностей, которые зависят от нее и получают продовольствие, воду и транспортный путь. Река Меконг совершенно не похожа на патагонский Бейкер, однако же и здесь строятся спорные планы по возведению плотины для получения гидроэлектроэнергии. С вступлением в век антропоцена Меконг становится центром международных дискуссий в отношении будущего великих рек планеты.
Наша деревянная плоскодонная лодка достаточно широка, чтобы вместить два ряда жестких скамеек. Мы срезаем извилистый маршрут через холмы и горы, задрапированные пышной растительностью. Виноградные лозы и стебли вьющихся растений тянутся из-под древесного полога, укутывая лес с берега до самой вершины в сплошное зеленое покрывало. Течение реки прерывается гранитными и известняковыми карстами, выступающими из воды и берегов остроконечными гребнями, отражающими большие зеленые вершины. Из некоторых обнаженных горных пород над водой торчат бамбуковые трости. Рыбаки из неразличимых вдали от берега деревень закидывают сети или ходят по берегу в плавках, пытаясь поймать что-то серебристое и быстрое внизу.
Могучий Меконг в этом месте узок и мелководен, за время своего пути от истока в Тибетском нагорье на высоте 4500 метров в гималайских снегах до китайской провинции Юньнань он истощается, и до недавнего времени этот регион обладал такой нетронутой красотой, что здесь, по поверьям, располагался земной рай, Шангри-Ла. Забор воды в верхнем течении реки питает житницы Китая, и страна с каждым годом испытывает все большую потребность в водных ресурсах. Для получения энергии и хранения водных запасов Китай построил на своем участке Меконга несколько плотин ГЭС. Удаленная трехсотметровая плотина Сяовань, строительство которой завершилось в 2008 году, стала самой высокой в мире, ее водохранилище достигает почти 170 километров в длину и снабжает энергией регионы вплоть до Шанхая.
В некоторых местах кажется, что вода вскипает, пузырясь невидимыми камнями. Китай намеревается усмирить эти бурные речные пороги, разрушив их динамитом и направив течение Меконга так, чтобы сделать реку судоходной до самого Хошимина во Вьетнаме. Участок реки к северу от Таиланда уже был подорван, однако из-за последовавших за этим протестов пришлось перенести проекты на юг – до поры до времени.
Периодически мы причаливаем к берегу, где на присутствие деревни указывают затерянные вдали дома на сваях, словно вырастающие из леса. Местные жители с корзинами рыбы и овощей или живыми цыплятами подтягиваются к лодке, для многих из них этот вид транспорта – единственное связующее звено между их деревней и другими поселениями и рынками. Все 6,5 млн жителей страны живут на Меконге и его притоках. В одном месте женщина пытается сесть в лодку с двумя огромными варанами и большим мертвым грызуном, болтающимся на веревке. В лодке становится до неудобного тесно.
Мы скользим по реке, проезжая Луангпхабанг, когда-то блистательную столицу королевства Лаос. Французские колониальные виллы с выкрашенными ставнями и верандами со свисающими бугенвиллеями перемежаются золотыми ступами и богато украшенными буддийскими ватами. Облаченные в оранжевые одеяния монахи с умиротворенными лицами петляют по сонному городу. Официально Луангпхабанг считается городом, однако с населением 100 000 жителей его можно признать таковым с натяжкой.
Надо мной следы от подсечно-огневой вырубки обнажают горные склоны. Это традиционный, но очень разрушительный метод земледелия, при котором леса расчищаются и выжигаются, освобождая место для сельскохозяйственных земель. Это приводит к губительной эрозии почвы и высоким уровням углеводородных выбросов, а также становится одной из причин успеха опиумной торговли в здешних местах – по сравнению с другими растениями мак способен выжить даже на бесплодной почве. Употребление опиума, традиционно практиковавшееся некоторыми местными племенами, стало инструментом политических манипуляций всех без исключения колониальных держав Азии. Сегодня мировая опиумная индустрия практически целиком сосредоточена в Афганистане, но, несмотря на это, опиум здесь мне предлагают неоднократно.
Лаос находится в списке наименее развитых стран. Одна из причин – разбросанные по всей стране кассетные бомбы, из-за которых практически невозможно вспахать поле или построить дорогу без предварительного тщательного и дорогостоящего разминирования. Одна треть 2 млн тонн бомб, сброшенных на Лаос в ходе 600 000 американских миссий во время Секретной войны в конце 1960-х годов, так и не сработала. Сорок лет спустя эти бомбы продолжают убивать и калечить людей, особенно во время посевных кампаний, когда крестьяне случайно приводят их в действие, вскапывая землю. Число жертв растет, особенно среди детей, выискивающих бомбы размером с апельсин в надежде подзаработать на вновь возобновившемся спросе на металлолом в Китае. Еще одна помеха для развития – коммунистическое правительство, политика которого после 1975 года вынудила 10 % населения покинуть страну или же отправила жителей в исправительные лагеря. Покинули страну в основном образованные представители среднего класса, интеллигенция – этот отток стоил Лаосу целого поколения развития, тогда как его соседи – Таиланд, Вьетнам и Китай все эти годы стремились скорее догнать прочно удерживающих свои лидирующие позиции «азиатских тигров» (Гонконг, Сингапур, Южная Корея и Тайвань). Большинство лаосцев живут на прожиточный минимум, занимаясь рыболовством в реках своей сухопутной страны или выращивая рис на ее горных хребтах или равнинах. Оставшиеся лесные массивы становятся жизненно необходимым источником питания и других материалов – в основном для сельских жителей, у порядка 50 % которых нет электричества. Их существованию также угрожает несправедливый принудительный выкуп земли, при котором правительство выплачивает мизерную компенсацию, отбирая у семей земли для инфраструктурных проектов или заключая коррупционные сделки с обеспеченными людьми или организациями. Это стало настолько злободневной темой, что ее теперь не обходят стороной даже подконтрольные государству СМИ.
Лаос давно вынашивает идею стать источником питания для Юго-Восточной Азии. Меконг беспрепятственно протекает по территории, что обуславливает непревзойденный гидроэнергетический потенциал. Первыми приручить Меконг мечтали французы – в начале XX века дорога из Сайгона в Луангпхабанг занимала больше времени, чем в Париж. Однако их попытки построить железные дороги, обуздать речные пороги и проложить каналы оказались тщетными. Несколько десятилетий спустя в Лаос стали стекаться международные компании с новыми планами по возведению плотин ГЭС по всей длине Меконга, что могло бы преобразовать страну и ускорить ее развитие. Однако война и политический конфликт поставили крест на этой идее.
Надолго, но не навсегда. Строительство одиннадцати плотин ГЭС на неприрученной реке Меконг сейчас находится на окончательной стадии планирования. Коммунистическое правительство обещает электричество и другие сопутствующие экономическому развитию блага жителям этой бедной страны, однако потенциальные экологические и социальные последствия разрушения этой реки с уникальным биоразнообразием могут быть поистине огромными. Пока правительство распродает природные ресурсы страны, от рек до лесов, получая быструю прибыль от продажи электричества, каучуковых плантаций, древесины и горнодобычи, народ Лаоса рискует потерять все, что имеет.
После нескольких дней пути вниз по течению, мимо очаровательной маленькой столицы Лаоса Вьентьяна, я останавливаюсь в небольшом городке Тхакхэк, окруженном поразительными известняковыми карстами и заповедными лесами. Животные здесь пугливы, потому что на них до сих пор охотятся и используют в пищу, поэтому я замечаю лишь немногих. Деревенские жители, занимающиеся лесозаготовками, проходят мимо меня с корзинами, нагруженными съестными припасами – грибами, улитками, насекомыми, белками и водорослями из Меконга, которые они затем сушат. Они жуют красных муравьев, и я тоже решаюсь попробовать – один лопается у меня во рту цитрусовым всплеском. Я решаю арендовать хороший вездеходный мотоцикл и получаю стокубовый скутер со сломанными топливомером и спидометром. Я нахожу внутреннюю камеру для задней шины, накачиваю колеса и отправляюсь из Тхакхэка в трехдневное путешествие по джунглям, следуя вдоль притока в обратном направлении от того места, где он впадает в Меконг среди холмов. Я проезжаю мимо холмов, которые обрабатывают для посадки риса, тучных черных и розовых буйволов, блаженно барахтающихся в прудах и грязевых котлах, мимо детей, пускающих камни из пращи, и женщин в саронгах, кормящих грудью новорожденных. Дороги, этот вездесущий атрибут антропоцена, полным ходом строятся даже здесь. Через несколько лет мое путешествие по воде станет пережитком прошлого и будет проводиться разве что для туристических экскурсий. Дорога из бирманского порта Моламьяйн через Таиланд и Лаос во вьетнамский Дананг протяженностью 1500 километров почти завершена. Уже сегодня путешествия, которые обычно занимали две недели морского пути между Бангкоком и Ханоем, теперь можно совершить всего за три дня по суше. Новый «восточно-западный экономический коридор» стремительными темпами меняет Лаос, способствуя промышленному и экономическому росту быстрее, чем любая плотина ГЭС.
Примерно через 80 километров дорога все больше начинает дробиться на глинистые и скважистые выбоины, а земля внезапно становится безжизненной и лишенной растительности. Здесь, на месте плотины ГЭС Нам-Теун-2, гордости лаосского правительства, полным ходом идут инженерно-технические работы. Я проезжаю электростанцию, после которой дорога начинает петлять все выше и выше сквозь прохладный и влажный воздух, пока наконец не приводит к деревне Накаи. Здесь я слезаю со скутера, спина онемела после долгой поездки, а руки и ноги до сих пор вибрируют от тряски.
Я договорилась встретиться здесь с американским натуралистом Биллом Робишо, человеком настолько эксцентричным, что одна лаосская официантка изумленно сказала мне: «Он ищет животных в джунглях, но не для того, чтобы их съесть!» Мы встречаемся на удивление в довольно фешенебельном ресторане, где цены соответствуют статусу – строительство плотины означает приток иностранцев, а это, в свою очередь, означает приток средств. В паре сотен метров от нашего столика течет старая река, воды которой уже разлились в широкое озеро, затопив семнадцать деревень – родовые имения 6600 жителей, которых переселили выше от деревни, в опрятные, только что выстроенные традиционные дома на сваях. Возведение плотины гидроэлектростанции стало возможным после того, как Всемирный банк стал международным партнером проекта и дал гарантии, что обеспечит финансовую поддержку, если в Лаосе назреет политический конфликт. Банк также ссудил Лаосу одну треть всего 1,5-миллиардного бюджета. Однако деньги были предоставлены с оговоркой, что переселенным из-за паводка людям должна быть выплачена компенсация (отсюда и новое жилье) и что лес необходимо должным образом защитить.
В социальном и экологическом отношении проект плотины многими признается успешным. Даже участники движения против строительства соглашаются, что создатели тщательно подошли к разработке проекта, выбору месторасположения и проведению строительных работ, чтобы минимизировать негативные последствия. К сожалению, даже благородные, казалось бы, побуждения не могут гарантировать отсутствия проблем. Когда местных жителей спрашивают, куда они хотели бы переехать, они вполне ожидаемо отвечают, что хотели бы остаться рядом со своей деревней, своими друзьями и своей рекой. Беда в том, что лучшая земля в деревне была занята – на ней уже жили люди, оставались лишь неплодородные глинистые почвы. Жители деревни занимались натуральным рыбным промыслом, но из-за исчезновения реки они нуждались в альтернативе, и им предоставили зерно. Все погибло в бесплодных почвах. Им дали буйволов, но и они погибли из-за нехватки пастбищных угодий.
Тем не менее живущие на берегу искусственного озера сельчане раскидывают сети, чтобы поймать в них еду для продажи и пропитания – предприятие, бывшее далеко не столько прибыльным до появления водохранилища. Из разговоров с ними мне становится понятно, что большинство жителей воспринимают проект со сдержанным оптимизмом – они впервые получили доступ к электричеству, а дорога позволила наладить сообщение с внешним миром и торговлю, дала им возможности, которых у них не было. «Я не скучаю по своей деревне, – сообщает мне один из жителей. – Теперь моя жизнь намного проще».
Наклон реки Нам-Теун слишком маленький перед впадением ее в Меконг, чтобы генерировать достаточную прибыль для гидроэнергетической компании. Поэтому, по оригинальной задумке инженеров, на реке соорудили большой водосборный бассейн, внизу пробурили туннель 250 метров в длину и 9 метров в ширину до самой реки Ксе-Банг-Фай, текущей параллельно Нам, но ниже уровнем. Это создало реке резкий перепад и сильное течение, необходимое для производства гидроэлектроэнергии. Хотя такая задумка позволит производить более 1000 мегаватт электричества, которое пойдет на продажу в Таиланд за десятки миллионов долларов в год, она также значительно изменит две реки (а также жизнь десятков тысяч людей, зависящих от них) и повлияет на Меконг, в который эти реки впадают.
Плотина уже влияет на местную экосистему. Этот лес – особенный. Ученые считают его вторым после Мадагаскара по разнообразию видов мелких млекопитающих, а 3500 квадратных километров площади практически не исследованы{37}. Это важное убежище для девяти видов приматов, тигров, леопардов и слонов, а также недавно открытых видов, включая тех, которых считали вымершими и которые были известны только по ископаемым окаменелостям. Один из местных курьезов – антилопа саола, обнаруженная лишь в 1990-х и известная как азиатский единорог. Она живет высоко в Аннамских горах, имеет два рога и представляет новый вид, а возможно, и новое подсемейство{38}. Есть еще также «ха ню» (kha-nyou), новое семейство млекопитающих. Это вид грызунов, родственный дикобразам, который похож на большую белку и живет среди известняковых карстов.
Работа Билла заключается в охране этой огромной заповедной территории, на что ему будут выделять внушительный 1 млн долларов ежегодно в течение следующих двадцати пяти лет. Однако плотина создала множество проблем. Поднятие уровня воды сделало часть лесов Накаи доступными для охотников на лодках. Эти места также были затоплены до того, как их успели расчистить от растительности, из-за этого она гниет посреди озера, отравляя воду, уничтожая рыбу и производя метан.
Мы встречаемся через день после возвращения Билла из двухнедельного путешествия к некоторым удаленным обществам, живущим на охраняемой территории, и у него есть несколько печальных историй из этой поездки. Лес служит домом для древних обществ охотников и собирателей, а также крестьян, занимающихся выращиванием риса и овощей. Однако в последние годы правительство Лаоса систематически выискивает и вытесняет охотников-собирателей, отправляя их в деревни, где им дается небольшой клочок земли для сельского хозяйства. Чиновники считают присутствие охотников-собирателей национальным позором, который никак не вписывается в желанный образ современной развитой страны. Однако когда этих людей выгоняют из леса, большинство из них заболевает и умирает. Так исчезали с лица земли целые племена. Они верят, что покровительствующие им духи останутся жить в лесу и будут слишком далеко, чтобы оказывать защиту. Возможно, они подхватили новые вирусы или же просто впали в уныние и не смогли приспособиться к земледелию. Немногие оставшиеся хотят, чтобы им позволили вернуться, и Билл ведет переговоры от лица пятнадцати членов одного из таких племен.
Я возвращаюсь в Тхакхэк и следую по Меконгу на юг страны, пока река не начинает разветвляться на тысячу притоков, порогов и водопадов в местечке под названием Си-Фан-Дон (Четыре тысячи островов). Я останавливаюсь в тихой деревне на острове Дон-Кхон, где нет электричества, за исключением того, что вырабатывает генератор за несколько произвольных часов между 6 и 10 часами вечера. Вентилятор над москитной сеткой в комнате неподвижно висит всю душную ночь, его три лопасти словно парализовало. Даже гекконы, флегматичные и раскормленные летающим источником белка, кажется, изнемогают от жары и вяло перекликиваются.
Однако все это изменится, как уверяет меня мой воодушевленный хозяин, господин Пан. Скоро соорудят новую плотину, в деревню придет электричество – и он наконец сможет забыть о своем генераторе, ведь цены на топливо стремительно растут. «И у нас на острове будет интернет благодаря получаемому от плотины электричеству», – добавляет он.
Здесь, как и повсюду в Лаосе, река – средоточие жизни. Я проезжаю мимо играющих в воде детей, плавающих и вылавливающих сетью мелкую рыбешку, мимо мужчины, купающегося чуть поодаль от моющей посуду женщины. Далее, за поворотом реки, гогочут домашние утки. Я миную плавучий огород, а затем, свернув на извилистую тропинку, спускаюсь к пляжу Долфин-Бич, получившему свое название благодаря тому, что там часто можно увидеть редких иравадийских дельфинов. На пляже я вступаю в разговор с местными рыбаками и в итоге получаю приглашение присоединиться к ним во время одного из шести ежедневных выходов за уловом.
Период дождей еще только начался – это значит, что оптимальной ловушкой будет замысловатое решетчатое приспособление из бамбуковых тростей, которое захватывает рыбу, пригоняемую стремнинами. Это одно из десяти насчитанных мной специальных рыболовных устройств, которые я нахожу на пляже, каждое из них предназначено для различных условий ловли, сезона и даже времени дня. Я сажусь в лодку и плыву несколько метров до ловушки, на создание которой рыбаки потратили три месяца. Мы набираем рыбу для рашпера на берегу и на обед. Это своего рода полукооператив – несколько рыбаков, которые сооружают и ставят ловушки, обеспечивают уловом свои семьи. Лишь немногим удается выловить достаточно рыбы для продажи, но для пропитания им хватает с лихвой. Я спрашиваю у одного из них, что он думает о плане правительства разрешить малайзийской энергетической компании возвести плотину в Дон-Сахонге, через канал Ху-Сахонг, который считается главным пунктом на пути миграции рыб в регионе, поскольку он единственный остается открытым во время засухи. «Но мы же едим рыбу, а не электричество», – улыбается господин Пан. Я говорю, что он получит за это компенсацию. «Проблема в том, что для питания нам нужна рыба, а не деньги», – повторяет он в ответ.
Меконг уступает только Амазонке в разнообразии видов рыб. Более 70 % рыб совершают миграции – некоторые виды ежегодно переплывают из Южно-Китайского моря во Вьетнаме к Тибету{39}. К ним относится самая крупная пресноводная рыба в мире, гигантский шильбовый сом длиной более трех метров и весом целых 300 килограмм – его популяция уже сократилась, по оценкам, на 90 % за последние 20 лет из-за чрезмерного вылова. Если плотина ГЭС Дон-Сахонг будет построена, это приведет к потере определенного количества коммерчески значимой рыбы, но что, вероятно, еще важнее – это поставит под угрозу средства к существованию десятков тысяч жителей, которые зависят от рыболовного промысла, ежедневно дающего им еду, например карпа trey riel размером с сардину.
Днем я встречаюсь с господином Вонгом, владельцем ресторана на острове Дон-Дет. На время проведения ремонтных работ его бизнес приостановлен. За последние несколько лет он столкнулся со странным характером паводков, когда буквально в одночасье его ресторан и идущая за ним тропа каждый раз затоплялись на недели или месяцы, а затем вода неожиданно отступала. Недавно он обнаружил причину – это плотины ГЭС на реке Меконг в Китае, расположенные более чем за 1000 километров вверх по течению, регулярно сбрасывающие и останавливающие воду. «У нас здесь тоже стало намного меньше рыбы, – говорит он. – Если они построят плотину Дон-Сахонг, мне придется закрыть ресторан и переехать выше, в плато Болавен. Тут нас точно затопит. Китайские плотины уже создают нам проблемы, и один из правительственных служащих как-то раз пришел и сказал: “Когда пойдет паводок, берите своих цыплят и буйволов и перебирайтесь на возвышенности”. Мы не можем там жить».
Я спрашиваю у него, что станут делать жители, если рыбы в реке окажется недостаточно для пропитания, на что он только пожимает плечами. «Я не могу обойтись без рыбы, так всегда было и будет. Может быть, жители пойдут работать в туризм», – предполагает он. Главная туристическая достопримечательность в этом регионе – водопад Кхон-Пхапхенг, самый крупный в Азии. Однако и он станет жертвой планируемой плотины, которая значительно ослабит его поток.
Правительство утверждает, что эксплуатация богатых природных ресурсов поможет дать доведенной до нищеты стране импульс к развитию. Многим также придется оставить натуральное хозяйство и заняться чем-то более прибыльным – крестьяне, ведущие нетоварное хозяйство, не платят налоги… Однако «бедность» – очень субъективное понятие. В Лаосе очень бедная инфраструктура (хотя благодаря финансированию Китая она постепенно улучшается), низкий уровень образования, никакого соцобеспечения и практически отсутствует медицинское обслуживание. Однако люди здесь не голодают. Многие из них прекрасно обеспечивают себя всем необходимым, поскольку живут малыми группами в местах, богатых естественными природными ресурсами – даже на фоне стремительного исчезновения лесов в стране. Жители собирают фрукты, овощи, насекомых и другую живность в джунглях и реках, 90 % живет в сельских поселениях и разводит цыплят и буйволов, выращивает рис и овощи. В денежном отношении они куда беднее любого индийского нищего; в отношении качества жизни они, возможно, богаты.
Но это на данный момент. По мере роста населения (оно удвоилось с 1970-х годов) окружающая среда все больше истощается, загрязняется и становится безжизненной, и жители Лаоса окажутся, как и я, настолько же зависимыми от продуктов питания, которые будут обмениваться на другие товары, – от риса, который будет привозиться из другой части страны или мира и продаваться за деньги, которые должны зарабатываться в городской среде в обрабатывающем секторе промышленности или сфере услуг. У лаосцев сейчас есть нечто совершенно особенное и необычайно редкое, чего не встретишь в современном мире: возможность жить самодостаточной спокойной жизнью в своей родной среде.
В бедности нет никакого очарования. Конечно, многие из моих собеседников-лаосцев так же, как и патагонцы, жаждут электричества и других благ цивилизации. Однако в антропоцене мы можем выбрать, как достигнуть этого развития, а его плоды распределить между беднейшими слоями населения.
В странах, подобных Лаосу или Чили, которые не располагают большим количеством альтернатив, эксплуатация речных ресурсов для генерирования энергии – довольно рациональное решение, несмотря на социальные и экологические последствия. Таким образом, если мы принимаем тот факт, что будет реализовано много спорных проектов по сооружению плотин, как мы можем минимизировать негативный эффект от их строительства? Джейми Скиннер, который работал старшим советником Всемирной комиссии по плотинам, а сейчас возглавляет отдел водных ресурсов при Международном институте по окружающей среде и развитию, предполагает, что решением может стать выдача строителям плотин ограниченных лицензий. «В Америке лицензии выдаются только на тридцать или пятьдесят лет, после чего следует пересмотр. Сейчас выводится из эксплуатации множество плотин, потому что срок действия их лицензий истек, а их техническое состояние больше не соответствует ужесточившимся нормативным требованиям по охране окружающей среды», – сообщает он.
Отказ от бессрочного характера эксплуатации плотин сделал бы их более приемлемыми в глазах защитников окружающей среды, особенно если бы лицензии выдавались только при условии, что компания способна профинансировать вывод объекта из эксплуатации через тридцать лет. Проблема в том, что во многих странах неадекватное государственное управление и коррупция сводят на нет легитимность подобных соглашений. Даже в США, где компании юридически обязаны перечислять часть средств на очистку окружающей среды, зачастую платить приходится государству. Ограничение срока службы целесообразно и по другой причине – изменение климата меняет характер дождей по всему миру, в результате многие плотины становятся экономически нерентабельными. В Международном соглашении о рациональном использовании гидроэлектроэнергии, опубликованном в 2011 году, прописаны методы аттестации плотин на всех стадиях от проектирования до эксплуатации, оно призвано помочь руководителям проектировать более эффективные плотины в соответствии с международными экологическими и социальными стандартами и нивелировать возможные конфликтные ситуации.
По существу, полагает Скиннер, планирование строительства плотин должно быть инклюзивным процессом. Ученые могут анализировать различные инженерные решения, их эффективность и воздействие на окружающую среду, однако именно от общества зависит решение о допустимости их воздействия. Установка регулируемого водослива с затворами, например, способствует потоку, который меньше вредит экосистемам, но менее рентабельна, поскольку снижает выработку электроэнергии.
Если местные жители считают, что получили должную компенсацию – не только за землю и источники существования, но и за переселение на новое место, осуществленное с учетом культурной специфики, – и если они смогут воспользоваться преимуществами плотины (например, получат доступ к электричеству), тогда сооружение плотины станет намного менее болезненным для людей и может даже приветствоваться местными сообществами. Если мы как международное сообщество решим, что некоторые природные территории слишком ценны, чтобы возводить на них плотину, то мы обязаны компенсировать этим странам потерю потенциального источника электроэнергии и обеспечить их жизнеспособными альтернативами экономического развития.
Лаос мог бы воспользоваться своим выгодным географическим положением и залежами в стране самых востребованных минералов и гидроэнергетическим потенциалом и гарантировать, что его богатые соседи будут достойно платить за экологически устойчивую и безопасную эксплуатацию ресурсов Меконга. Таким образом Лаос мог бы сохранить некоторые значимые природные объекты нетронутыми на благо всех.
Плотину Дон-Сахонг планируют возвести всего в двух километрах к северу от камбоджийской границы, и рано утром я сажусь в первую лодку до лаосского неблагополучного, измученного проблемами соседа. Камбоджа оправляется от десятилетий жестокостей, голода, пыток и геноцида, борясь за национальное самосознание, пытаясь восстать из руин прошлого, но тщетно. Это место, где банкоматы выдают только американские доллары, где дорожные знаки лишь на французском языке и где международные благотворительные организации вынуждены исполнять все базовые функции правительства – от здравоохранения до образования. В Сиемреапе, милом городке, наводненном толпами туристов, стекающихся к памятнику Ангкор-Ват, женщины разговаривают клишированными цитатами из американских фильмов, вышедших задолго до их рождения. «Любить тебя долго», – шепчут они незаинтересованным мужчинам. Футболки с надписями «Нет денег – нет любви» висят в рыночных палатках и популярны среди молодых американок из тургрупп, блондинок с нарумяненными щеками, блеском на губах и пышными формами, которые того и гляди выпадут из цветастых мини-платьев.
Если Меконг – это кровеносная система Юго-Восточной Азии, то Тонлесап – сердце Камбоджи. Это самое большое озеро в регионе, его воды непрерывно пульсируют круглый год. Большую часть года Тонлесап представляет собой круглый мелкий водоем площадью менее 30 квадратных километров. Однако по мере продвижения вдоль его берегов от Сиемреапа до столицы, Пномпеня, новый сезон дождей начинает набирать силу. С июня по ноябрь Меконг вливает в Тонлесап тонны воды, увеличивая его географическую площадь в пятьдесят раз – до 16 000 квадратных километров. Паводковые воды наполняют пруды и насыщают водой леса, обеспечивая места для нереста и гнездовья рыб, мигрирующих вверх по течению Меконга. Две трети всей меконгской рыбы появилось на свет в Тонлесапе – это самый продуктивный рыбопромысловый водоем в мире, который обеспечивает три четверти всего рыбного улова в стране. Бассейн озера – дом для 4 млн человек. Хотя камбоджийцы принадлежат к числу беднейших наций на планете, они зато хорошо накормлены{40}.
В ноябре, в конце сезона дождей, переполненное озеро вынуждает реку течь вспять. Это ежегодное опрокидывание потока становится поводом для масштабных празднеств в Камбодже и происходит на участке реки недалеко от королевского дворца, сопровождаясь большими гуляньями. Плотины в верховьях реки наполовину уменьшат интенсивность этого ежегодного потока (что, возможно, будет означать конец знаменитому опрокидыванию) и кардинально изменят зависящие от него экосистемы{41}. Около половины всего объема воды в реке будет храниться в водосборнике у границы с Лаосом, и вместо ежегодного паводка вода будет сбрасываться по прихоти управляющих плотиной, которые смогут подчинять себе естественный природный цикл нажатием кнопки.
Рано утром я иду по глинистому берегу Меконга, влажному после дождя, к проржавевшему парому, который отправляется в путь вниз по реке до Вьетнама. Со мной несколько пассажиров – большинство пользуется новой автомагистралью. Как же сильно этот участок реки отличается от тонкой водной складки между горных массивов северного Таиланда! Здесь Меконг широк и глубоководен, он с шумом несет свои воды вперед, к Южно-Китайскому морю, словно рыба в сезон миграции, стремящаяся скорее попасть на юг.
На границе река разветвляется на острова и каналы – вьетнамцы называют Меконг «драконом с девятью хвостами». Люди здесь живут очень близко к Меконгу в домах на сваях, от которых к берегу перекинут веревочный мостик из досок. По пути мне попадается плавучее кафе, где я ем лапшу и наблюдаю, как молодая семья купается в реке: мать, отец и двое малышей. Поодаль люди стирают, полощут и развешивают на бамбуковых настилах белье. Затем наступает черед мисок и тарелок, которые надо помыть. Река также обеспечивает жителей едой. Подвешенная к дому сеть служит рыбопитомником, рыбу кормят через отверстие в полу гостиной комнаты.
На этом участке реки идет строительство нескольких новых мостов, но пока жители пересекают реку в маленьких каноэ, на которых гребут веслами женщины в пижамах и конусообразных соломенных шляпах от солнца. Спускаясь вниз по течению, я приезжаю в Кантхо, главный город дельты Меконга, где некогда ледниковые воды впадали в Южно-Китайское море. В регионе проживает 17 млн человек, в значительной степени зависящих от выращивания риса и рыболовного промысла. В здешних местах деятельность человека привела к изменениям в речной системе: популяция рыб сокращается из-за чрезмерного отлова, загрязнения и скопления наносов (происходящих в результате заборов воды, нарушающих способность Меконга вымывать наносы в море). Помимо этого, с повышением уровня моря (из-за глобального потепления) вода в реке становится более соленой, ее минерализация доходит до четырех частей на тысячу на расстоянии до пятидесяти шести километров в глубь материка{42}. Многим крестьянам приходится отказываться от выращивания риса и переходить на разведение креветок, для чего требуются большие капиталовложения и навыки, которыми они не обладают. Правительство реагирует ответными мерами – засыпает небольшие каналы и вынуждает коренных рыболовов идти работать на фабрики.
Я рано встаю, чтобы застать знаменитые плавучие рынки. Последний раз я была в этом регионе в 1995 году, и рынки запомнились мне невероятным скоплением сотен различных лодок, которые прямо-таки ломятся от изобилия продукции. Торговля все еще идет, однако в этом месте сейчас возводят мосты, и плавучие рынки вскоре полностью исчезнут, а их заменят большие наземные рынки, обслуживающие новое сообщество людей, предпочитающих передвигаться на мотоциклах.
Связь, которая существует между местными жителями и реками, исчезает по мере того, как эти водные источники отводятся в другие русла и пересыхают. Однако наша зависимость от них сильна как никогда – доступ к воде уже выступает основной причиной конфликтов в мире, и хотя войны за водные ресурсы стараются предотвратить заключением соглашений и договоров на совместное пользование рек, 60 % всех 276 международных бассейнов рек совместно не управляются. Тем не менее во многих местах конфликта удается избежать благодаря тому, что богатые водными ресурсами страны ведут торговлю с менее обеспеченными соседями, что будет иметь все большее значение в антропоцене. Практически вся экономика Парагвая зависит от продажи гидроэлектроэнергии в Бразилию. Обе страны объединяет река Парана, запруженная плотиной в Итайпу. Другие испытывающие жажду страны рассматривают возможность покупки воды у соседей. Так, США планируют покупать воду у Мексики (она будет поступать по водопроводу из двух плановых опреснительных заводов в Плаяс-де-Росарито) и Канады. По прогнозам аналитиков, к 2020 году мировой рынок водных ресурсов будет оцениваться в 1 трлн долларов, в основном благодаря повышенному спросу в Азии и Южной Америке{43}